Похожая участь постигла семью Антона Ивановича Шейпы из Козырей, около 1880 г. рожд. Его зажиточность основывалась на половине 28-десятинного надела, полученного дедом в 1864 г. и досрочно выкупленного отцом в 1880 г. По налоговой ведомости 1922 г., хозяйство Антона Шейпы имело на 6 едоков 12 дес. пашни и 2 дес. сенокоса. Но, по воспоминаниям потомков, хозяйство было действительно крепким, в нем держали до 8 коней и около 12 коров. Старшая дочь Антона, Михалина, была замужем в той же деревне, а старший сын Иван каким-то образом оказался за границей, в принадлежавшей Польше Вилейке, где и женился. В ссылку в Котлас отправились сам Антон, его жена, сын Михаил и дочь Павлина, которым было не более 15 лет. На родину никто из них больше не вернулся. Родители умерли на Севере, а Михаил женился там и оттуда был призван в армию. После войны он осел в городе Орше, туда же перебралась и его сестра.
Односельчанина Шейпы Даниила Ивановича Лиса, владевшего в 1922 г. 20 дес. земли, выслали с женой и двумя детьми на спецпоселение в поселок Талец Верхне-Тоемского района Архангельской области. Как явствует из дела о его реабилитации, там он умер в 1944 г., а его жена Анна — двумя годами позже. В ссылке у них родились еще двое детей, освобожденных вместе со старшим сыном Иосифом в 1947 г. (дочь Мария освобождена в 1939 г. — возможно, в связи с выходом замуж).
Что касается семьи еврея Сроля (Израэля) Шульмана, имевшей в 1922 г. 10 дес. на шестерых, то ей удалось избежать высылки. Впоследствии семья жила в деревне Терехи до самой войны.
Несмотря на террор, сопровождавший кампанию по сплошной коллективизации, она не достигла поставленной цели. К 1 марта в колхозы удалось согнать в целом по республике около 58% хозяйств, а по Минскому округу этот показатель составил 44,9%. По Логойскому району цифры были гораздо более скромными. В информации райисполкома, полученной в Минске 17 марта, утверждалось, что на 1 января по району коллективизировано 3% хозяйств, а к марту эту цифру удалось поднять лишь до 25%.
Крестьяне, напуганные принудительным обобществлением домашнего скота, отреагировали массовым забоем животных, в результате чего к маю их поголовье по республике сократилось более чем на четверть. Негативные последствия кампании оказались столь очевидны, что большевистское руководство вынуждено было дать задний ход. 2 марта 1930 г. опубликована статья Сталина «Головокружение от успехов», фактически дезавуировавшая прежние установки. Бюро ЦК КП(б)Б 17 апреля приняло резолюцию «О борьбе с перегибами в колхозном движении», в которой курс, проводившийся на протяжении предыдущих месяцев, признавался ошибочным. Часть наспех созданных колхозов тут же прекратили свое существование, и уже к 1 апреля в колхозах по Минскому округу числилось 24,9% хозяйств, а к 10 мая — всего 13,9%.
Коллективизацию с недоверием встретили даже те крестьяне, для которых она объективно являлась неплохим выходом из личных трудностей. Ярким примером может служить заявление уроженца Терехов Антона Ивановича Балцевича, полученное Логойским районным земельным отделом 28 июня 1930 г. В заявлении он указывает, что до 1928 г. пользовался участком в 3,25 дес. в родной деревне, который передал затем брату Петру, а сам взял в аренду участок переезжающего в Сибирь жителя деревни Эйнаровичи Антона Бычковского площадью 5 дес. и выкупил все его постройки. Переезд на новое место вынудил его влезть в долги. Тем временем его брат в 1929 г. выехал в колхоз, передав свою землю в земельный фонд. Теперь же в результате коллективизации в Эйнаровичах под колхоз отошел и тот участок, который арендовал А. Балцевич, так что он с семьей из 7 человек остался без средств к существованию, являясь к тому же инвалидом. Пенсии он не получал, так как неграмотный и о ней не ходатайствовал. Приемлемым для себя выходом заявитель видит выделение ему в Эйнаровичах индивидуального надела. При этом он отмечает: Что касается колхоза, то семья моя последнего еще не осознала, к тому же со стороны населения имеются угрозы, так я и сам боюсь.
