Еще одна группа платежей распределялась в Стрешинской волости индивидуально и скорее всего представляла собой недавние нововведения. С каждых трех огнищ (домашних очагов или печей) надлежало платить по 6 грошей огневщины, а с каждого дыма — по тесновой кунице в размере 6 грошей (эта плата взималась раз в два года). За освобождение от обязанности сторожить на господском дворе нужно было внести белку сторожовскую, а в случае брака (надо полагать, при выходе невесты замуж за подданного другого имения) — белку шлюбную. Очень любопытен платеж под названием радуничное, который собирался после Пасхи и представлял собой, вероятно, своеобразный выкуп за право проведения в церковном имении языческого обряда поминовения усопших — Радуницы: с каждого полноценного хозяйства причитался 1 грош, а с убогого — 0,5 гроша. Интересную повинность представлял собой также пропой — плата за право изготовления пива или хмельного меда, которая вносилась сообща, по 40 грошей с села. На каждое хозяйство приходилось в год таких платежей примерно на 5 грошей.
Общая сумма повинностей стрешинского данника составляла, по подсчетам Ежи Охманьского, 60 грошей в год. Причем на основную повинность (медовую дань) приходилось 56%, а 44% составляли всевозможные дополнительные поборы. Многие из них явно унаследованы с той поры, когда волость содержала еще великокняжеских наместников. Сохранение этих повинностей в Стрешине в полном объеме (с переадресацией в пользу капитульных урядников и постепенной коммутацией в денежный эквивалент) объясняется, видимо, тем, что в данном случае объектом пожалования стала целая волость. При пожаловании отдельного села, превращаемого в престимоний для одного из членов капитула (как в случае с Коренем), или при переходе такого же села в частную собственность некоторые из повинностей (например, предоставление проводников или плата за разъезды тиунов по удаленным угодьям) должны были отмереть еще до того, как возник повод для перевода их на деньги. Вряд ли практиковались в небольших владениях и такие коллективные акции, как облавные охоты с участием десятков крестьян в качестве загонщиков, а при удаленности села от крупных рек или озер не имела смысла и повинность на ловлю рыбы неводом. Но нельзя исключить, что многие из упомянутых второстепенных платежей существовали повсеместно, хотя они редко упоминаются в источниках, поскольку получателем большинства из них был не сам владелец, а его урядники на местах.
В другом столовом имении капитула — Каменецкой волости, по данным инвентаря за тот же 1538 г., основную повинность также составляла дань, но она взималась не медом, а деньгами. Тем не менее общая ее стоимость (в среднем по 38 грошей с хозяйства) была близка к стоимости стрешинской медовой дани. С учетом всех дополнительных платежей с хозяйства причиталось, по подсчетам Е. Охманьского, около 80 грошей.
В нашем распоряжении имеется единственное и очень скупое упоминание о повинностях, издавна существовавших в самом Корене. Оно относится к 1576 г., но ретроспективно эти данные можно распространять, по крайней мере, на середину XVI в. При проведении волочной реформы в Корене отменялись прежние повинности — медовая дань и налуконье, которые перед этим исчислялись уже не со службы, а с каждого двора в отдельности. К сожалению, размер дани не указан, но можно предполагать, что она в расчете на двор находилась в пределах от 1 до 2 пудов. Если в начале века со службы в Корене причиталась приблизительно такая же дань, как и в Ганевичах, т. е. около 5,5 пуда, а каждая служба впоследствии разделилась минимум на 2,5—3 хозяйства, то дань с каждого из них могла измеряться примерно 2 пудами. Если же служба разделилась в среднем на 5—6 хозяйств (как это произошло, вероятно, в имениях Радивилов), то на хозяйство должно было прийтись около 1 пуда. При цене в 18—20 узких грошей за пуд это составляет в денежном исчислении от 18 до 40 грошей.
