Иногда непоправимое все же случалось: — Чаму гэта, дочка, сабакі брахалі? — Ой, мама, мама, ў лесе воўка чулі. — А хто гэта, дочка, пад акенцам ходзіць? — Ой, мама, мама, ўбогі хлеба просіць. — Чаму гэта, дочка, скрыпіць тваё ложка? — Ой, мама, мама, бо з сырое ліпы. — Чаму гэта, дочка, твой фартушак пнецца? — Ой, мама, мама, крахмал не ўдаецца. — Чаму гэта, дочка, твой пояс не сходзіць? — Ой, мама, мама, бо мой час прыходзіць. Ой, ці табе, мама, першая навука? Калыхала мяне — калышы і ўнука. Но в большинстве случаев период взаимных ухаживаний удавалось преодолеть благополучно, разве что на сердце оставались шрамы от неразделенной любви: Мілы ў сваты выязджае з маляванаю дугой. Абмінуў мае вароты і паехаў да другой.
Река жизни течет дальше, и приоритеты меняются: Чаго йдзеш, чаго йдзеш, чаго цягнешся? Чаму мяне не бярэш, толькі дражнішся? Те, кому не удалось обзавестись надежным женихом, чувствуют себя совсем неуютно: Я на ганачку стаю, слёзы коцяцца. Усе дзеўкі замуж ідуць, і мне хочацца. Чаму мяне не бяруць — ці ж я не такая? Ліцо маё румянае, сама маладая. И совсем худо приходится тем, чей социальный статус не позволяет рассчитывать на выгодную партию: У гародзе рэпка, на плоце націнка. Ніхто замуж не бярэ, бо я сірацінка.
Ответственный момент наступает для всей семьи: Бацька грае, сын басуе, дачка замуж галасуе. Бацька жыта прадае, дачку замуж аддае. Хорошо, когда выбор родителей согласован с мнением самой невесты: Сяку дуб, сяку дуб, куды трэскі ляцяць. Аддай мяне, мой татулька, куды вочы глядзяць. Но бывало и так, что девушке оставалось только гадать о своей дальнейшей судьбе: Нядолечка ды няшчасцейка — ніхто праўды не скажа. Не гаворыць і мая мамачка, з кім ручанькі звяжа. Стоит отметить, что сравнительно поздний возраст брака не способствовал популярности сюжета о выдаче замуж совсем юной девушки, психологически не готовой к этому. В российском фольклоре он был гораздо более распространен — вспомним хотя бы столь любимую Пушкиным песню, в которой звучит растерянный девичий голосок: Сударыня-матушка образа снимает, сударыня-матушка меня благославляет!
По мере модернизации в деревню проникают новые веяния, и примерно к началу ХХ в. появляются совсем неслыханные ранее мотивы: Сама сені зрубіла, сама выцесала. Сама мілага злюбіла, сама высватала. Жыві маці, у той хаце, што я выцесала, любі, маці, таго зяця, што я высватала.
Каким же представляется желанный партнер? Требования к нему не слишком высоки. Каля саду я хадзіла ды шчыпала вішні. Дай жа, Божа, кавалера ды па маей мыслі. Каб і люлькі не курыў, табакі не нюхаў, чужых жонак не любіў, адну мяне слухаў. Но с курением еще можно смириться. Главное, чего девушка ожидает от будущего мужа — это все-таки верность: За люлечку — капеечку, за цыбук — тры грошы. — Куры, куры, мой міленькі, бо ты ёсць харошы. Куры, куры, мой міленькі, ды не накурайся. На чужыя, красівыя ты й не заглядайся. Эта жгучая ревность — непременный атрибут любви. Сквозь многие песни она проходит рефреном: Сівы конь, сівы конь, белыя галёнкі. Не едзь, не едзь, мой міленькі да чужое жонкі. Бо чужая жонка, як асінка, горка. А я ж, маладзёнка, як мёд, саладзёнка; Салавейка шчабеча, а зязюля кукуе. А Бог знае, ды Бог ведае, дзе мой мілы начуе. Калі ён у дарозе — памажы яму, Божа, калі ў дзевачкі у пасцелячцы — пакарай яго, Божа!
