Колхозная жизнь быстро проявила еще одну свою особенность, выраженную другой ироничной поговоркой: Все вокруг колхозное — все вокруг мое. Обобществленное хозяйство предоставляло прекрасные возможности для мелких хищений, в результате чего значительная часть плодов коллективного труда распределялась, так сказать, в рабочем порядке, не дожидаясь официальной выдачи жалованья. Сквозь газетные материалы рефреном проходит мотив о необходимости бороться с расхитителями колхозного имущества. Летом 1934 г. родился часто используемый газетой термин кулацкие парикмахеры, которым обозначались люди, тайком срезающие колосья на колхозных полях. Опубликованная 20 июля карикатура показывала благодушно спящего колхозника, за спиной которого враг под покровом ночи косил колхозную рожь.
Открылись богатые возможности для коррупции должностных лиц путем манипуляции учетными показателями при определении количества трудодней, сдаче молока на заготовительные пункты и т. п. В августе 1934 г. селькор, подписавшийся как молокосдатчик, разоблачал махинации заведующего сепараторным пунктом в деревне Козыри Язепа Фалея — сына бывшего лавочника из деревни Укроповичи. Отец его был вычищен из колхоза «Красная Звезда» в деревне Корень как агитатор, срывщик посевной кампании и классово чуждый элемент. Сам Язеп ранее заведовал таким же пунктом в Александринове и был снят с работы за нечестность. Избежав суда благодаря тому, что директор молокозавода Барабалин пьянствует с ним, он устроился в Козырях, где проживали 7 его свояков из рода Лисов (автор заметки перечисляет их поименно). Для них Язеп Фалей завышал показатели жирности сдаваемого молока за счет других сдатчиков, которым эти цифры умышленно занижались. В подтверждение своих обвинений автор ссылался на показания работницы пункта Наташи Томашевской и члена сельсовета Степана Лойковского.
Все эти явления (безусловно, нежелательные с точки зрения властей) оказались той отдушиной, которая облегчила крестьянам адаптацию к непривычному и чуждому их психологии колхозному укладу. Это был как раз тот случай, для которого имелась поговорка: Рэдзька кажа: я з мёдам добра, а мёд кажа: а я бяз рэдзькі яшчэ лепш.
Наиболее сообразительные быстро поняли, что в колхозе тоже можно жить, особенно если руководствоваться категориями двойной морали: на собраниях (представлявших собой некий эквивалент совместных молений в религиозных коммунах) громко ратовать за трудовую дисциплину и классовую бдительность, а в то же время использовать колхозный амбар для откорма собственного поросенка, а родство с заведующим заготовительным пунктом — для фиктивного перевыполнения плана заготовок. Эта двойная мораль позволила выжить людям, у которых отняли их прежний жизненный уклад, но она была разрушительна для общества в целом. Из личных наблюдений могу засвидетельствовать: современные белорусские крестьяне, безусловно признающие воровством, скажем, вытаскивание денег из чужого кармана, отнюдь не считают преступлением прихватить мешок муки из колхозного амбара. В их представлении так делают все. Эти условия вызвали появление еще одной современной поговорки: Вор — не тот, кто крадет, а тот, кто попадается. Предпосылки для такой морали формировались еще в эпоху крепостного права, когда леса были собственностью пана, и незаконный промысел в них расценивался как своеобразная удаль: Хто ў леся ні злодзі, той дома ні гаспадар. Но теперь в такой отчужденный лес превратилась вся окружающая действительность. Карман при этом, по большому счету, остался пустым, но душа утратила прежнюю чистоту.
