Нормы двойной морали быстро усвоили и председатели колхозов. Жизнь научила их: для того, чтобы быть на хорошем счету у начальства, необходимо обеспечить выполнение плановых показателей, а какой ценой это достигается — вопрос второстепенный. Наилучшим способом нередко оказывались приписки и подлоги, хотя иногда их разоблачение все же оборачивалось серьезными неприятностями. Один такой случай имел место в 1933 г. (правда, не на исследуемой территории, но совсем рядом): проверка выявила, что 5 колхозов, в том числе «Красный партизан» (в деревне Лозки Кореньского сельсовета), умышленно занизили в своих отчетах цифры ожидаемого урожая, чтобы оставить большую его часть в своем распоряжении. Двое из этих руководителей, председатель колхоза «Красные Олешники» Юрковичского сельсовета Антон Шульгович и председатель «Красного партизана» Янка Саевич, были за обман государства осуждены на 3 года лишения свободы. Но власти не могли покарать всех фальсификаторов отчетности — для этого пришлось бы осудить слишком многих. В конце концов и здесь установился принцип: главное — не попадаться.
Сельское общество ко второй половине 1930-х гг. оказалось глубоко деморализованным. Это на время парализовало социальные механизмы, регулировавшие и канализировавшие ту энергию подсознания, которая подобно магме напирает изнутри психики каждого человека. Вскоре она проявила свое дикое обличье, когда логика упрочения единоличной власти Сталина инициировала новые репрессии, пик которых пришелся на 1937—1938 гг. Острие удара на этот раз было направлено против партийных и военных кадров, однако для их массовой чистки потребовалось создать в стране атмосферу всеобщей подозрительности и доносительства, когда любой сигнал о чьей-то неблагонадежности почти автоматически запускал механизм репрессивной машины. Сами сотрудники карательных органов, преобразованных в июле 1934 г. из ОГПУ в Главное управление государственной безопасности Народного комиссариата внутренних дел (ГУГБ НКВД), не могли не дать ход самому бредовому доносу, так как рисковали в этом случае быть обвиненными в попустительстве врагам. Желая доказать свое рвение, они пытками выбивали из арестованных показания на их предполагаемых сообщников, в результате начиналась новая волна арестов. В свою очередь члены троек и особых трибуналов, вынося приговоры обвиняемым, тоже не могли рисковать, проявляя мягкотелость и снисходительность. Поэтому наказания в этот период были гораздо более суровыми.
Процесс был аналогичен охоте на ведьм в Западной Европе, но с тем отличием, что на сей раз побеги индивидуализма приносились в жертву стадному инстинкту. Именно в это время недостающие ранее симптомы экзистенциального невроза по В. Франклу — коллективное мышление и фанатизм — расцвели в полной мере, позволяя говорить даже не о неврозе, а об искусственно вызванном остром психозе. Людей, устойчивых к нему и способных остановить его распространение подобно тому, как графитовые стержни гасят цепную реакцию в уране, к этому времени уже не было в популяции.
