Среди послевоенных материалов ценнейшим источником являются похозяйские книги — основная форма учета населения на местах, осуществляемая сельсоветами. Эти документы составлялись на период в 3—4 года, в них вносились имена и возраст всех проживавших в каждом дворе, а также некоторая справочная информация — размер приусадебного участка, количество крупного домашнего скота, дата постройки дома и др. (эти сведения далеко не всегда точны). Наибольшую ценность похозяйским книгам как историческим источникам придает то, что в них, как некогда в ревизских сказках, фиксировались все изменения в составе населения двора — кто родился, умер, выбыл на новое место жительства.По мере заполнения книги оставались на хранении в сельсовете, а вместо них заводились новые — с информацией на момент создания. В результате накопилась серия книг, покрывающих в большинстве случаев отрезки за 1944—1946, 1946—1948, 1949—1951, 1952—1954, 1955—1957, 1958—1960, 1961—1963, 1964—1966, 1967—1970, 1971—1973, 1973—1975, 1976—1979, 1980—1982, 1983—1986, 1986—1990, 1991—1996 гг. и с 1997 г. по настоящее время. На момент написания этих строк все книги по исследуемой территории находятся в здании Гайненского сельсовета в деревне Гайна. Первые книги, заведенные в 1944 г., часто (но не всегда) упоминают погибших, а также тех, кто еще находился в армии или был угнан в Германию. По мере возвращения демобилизованных солдат делались соответствующие отметки, как и в случае убытия кого-либо из жителей на учебу, работу в город и т. п. Эти первые книги сохранились только по территории бывшего Кореньского сельсовета, в Кузевичском самые ранние книги — за 1946—1948 гг.
Таким образом, всего удалось выявить около 500 свидетельств по истории Кореньщины. Имеются досадные пробелы, но их в целом не больше, чем по любой другой территории. Может быть, тщательный анализ архивных материалов позволил бы найти микрорегион, по которому сохранился более полный комплекс документов за весь хронологический период. Но вряд ли различия по своду источников в целом оказались бы очень велики. Некоторые местности лучше обеспечены довольно ранними материалами (например, сериями инвентарей за XVI в. или метрическими книгами начиная с конца XVII в.), но в более поздних зияют огромные лакуны. В других случаях хорошо сохранились как раз поздние документы (метрические книги и, реже, посемейные списки второй половины XIX в.), но при полном отсутствии ранних. Кое-где хорошие последовательности метрических книг не сопровождаются синхронными данными переписного характера (инвентарями и ревизскими сказками), что сильно сужает возможности исследования. И уж совсем редки такие компактные подборки этнографических материалов, как собрание А. Варлыги. Все вместе взятое позволяет оценить степень документированности прошлого в данном микрорегионе как достаточно типичную для Беларуси (может быть, несколько выше средней).
В разные исторические периоды характер источников существенно различается. За конец XIV в. сохранилось единственное упоминание, за весь XV в. — ни одного. Сведения XVI — первой трети XVIII в. освещают только некоторые моменты истории поселений, и лишь к концу этого времени появляются первые имена их обитателей. Инвентарь 1740 г. отражает полный состав популяции. Затем на протяжении примерно столетия (с 1762 по 1858 г.) источники позволяют проследить судьбу всех крестьянских домохозяйств, в том числе почти все перемены в их персональном составе, а также общие тенденции в изменении феодальных повинностей, величины земельных наделов и обеспеченности домашним скотом. Зато другие стороны жизни общества (интересы, ценности, отношение к происходящим событиям и т.п.) почти не нашли отражения в документах. Некоторые исторические предания, зафиксированные А. Варлыгой, лишь частично восполняют этот пробел.
