В инвентаре 1841 г. фиксируется несколько большее количество наймитов — 43 (3,3% населения имения), которые использовались в 39 из 151 двора (25,8% всех дворов, в среднем на двор приходилось по 0,26 работника). Их социальный портрет аналогичен. Среди них два пожилых мужчины: 48-летний Игнат Михайлов, упомянутый без фамилии и поэтому неотождествленный (такие имя и фамилию имели три подходящих по возрасту мужчины, но все они отмечены в том же инвентаре как полноценные главы семей), и 50-летний Петр Домиников Руцкий, который ранее был женат, но жена его в ревизии 1834 г. упомянута как беглая. Ни детей, ни близких родственников он не имел. Столь же одиноким был 28-летний холостяк Войтех Балцевич. Работницами зафиксированы также 4 женщины в возрасте от 30 до 40 лет, из них две незамужние и две — вдовы, имевшие незаконных детей (что само по себе говорит об их маргинальном статусе). Все остальные работники находились в возрасте от 12 до 25 лет, ни в одной возрастной группе их доля не превышала 10%. Пятерых отождествить не удалось, из оставшихся 31 полными сиротами были 10, четверо имели вдовую мать, еще четверо, кроме того, — младших братьев и сестер. У троих мать вышла повторно замуж в другое хозяйство (один из них имел младших брата и сестру), у двух девушек были отец и мачеха, а также по одной сестре. В одном случае 15-летняя Анна Клементович имела мать и отца, но была их единственным ребенком, а само хозяйство явно находилось в коллапсе, поскольку родители в инвентаре пропущены. Семья, в которой родилась 21-летняя Анна Руцкая, относилась к категории огородников или халупников — у них не было ни полевого надела, ни домашних животных. Еще двое, 18-летний Петр и 16-летняя Екатерина Кишкурно, вышли из семьи кутников, в которой остались их родители и две младшие сестры.
Из всех 43 наемных работников лишь 4 происходили из полноценных хозяйств, но и их нельзя отнести к процветающим. Хозяйство, из которого ушел в работники 17-летний Георгий Щербович, включало кроме него 10 человек (его родителей, трех братьев и сестру, родную тетку и двоюродную тетку с двумя детьми). Обеспеченность скотом указывает на весьма скромный достаток: одна корова, а из двух волов один значится как скарбовый (казенный) — вероятно, взят в кредит или в качестве безвозмездной помощи. У 14-летней Малгожаты Жолнерович были отец, мать, пять сестер и два брата — 9 и 2 лет. В хозяйстве имелась пара волов и одна корова. 25-летний Ефим Лис ушел в работники из двора, где кроме него остались 10 человек (две полных, неполная семья и одиночка), на всех тоже приходилась пара волов и одна корова. У 19-летнего Петра Шульговича, помимо матери и женатого брата с двумя детьми, оставались еще три брата и сестра. На всех были 2 коня и 1 корова.
Количество наемных работников в имении Красный Бор, судя по всему, было достаточно типичным для Беларуси. Аналогичные данные имеются по ряду имений второй половины XVIII в. В радзивилловских имениях западной Беларуси (Чернавчицы, Радзивилмонты) наемным трудом пользовались 11–12% хозяйств, в Копыльском графстве — 16,8%, в принадлежавших Огинским имениях Тетерин и Круглое на востоке — соответственно 21,7 и 24,7%. Как и в случае с Кореньщиной в 1834 и 1841 гг., разница вполне может объясняться степенью полноты учета. Вероятно, и категория населения, из которой рекрутировались наймиты, была аналогичный. Любопытно, что в Англии число хозяйств, использовавших наемную рабочую силу, составляло 28,5%, что не намного превышало этот показатель в Беларуси. Но число работников на одно такое хозяйство было гораздо выше. В результате наемные работники составляли 13,4% всей популяции — примерно в 5 раз больше, чем на Кореньщине. Похожая картина наблюдается в середине XVIII в. в провинции Оверийссел в Нидерландах — слуг использовало в среднем каждое третье хозяйство, при этом 7,5% хозяйств имели 3 и более слуг. В другой выборке работники использовались в 17,6% хозяйств и составляли 5,9% популяции.
