Реконструкция традиционного общества как целостной системы будет неполной, если не сказать ничего о духовных ценностях — «сухом остатке» каждодневной борьбы за существование, о том, как люди проводили досуг, как они интерпретировали смысл своего существования и собственное назначение. Проявления этих сторон жизни в источниках найти нелегко. Часто приходится использовать выводы, сделанные на макроуровне, и лишь мемуары Адама Варлыги позволяют взглянуть на картину глазами уроженца Кореньщины.
Культура досуга, которую он застал в годы своего детства и юности, была уже сильно трансформирована воздействием городской культуры. На деревенских свадьбах и вечеринках танцевали кадриль, краковяк, вальс, польку. Но его мать еще помнила народные танцы, популярные во второй четверти XIX в.: лявоніху, мяцеліцу, таптун. Особенно модной тогда была круцёлка (по утверждению Н. Улащика, это та же лявоніха), исполнявшаяся наподобие позднейшей польки. В этих танцах, видимо, отсутствовала архаичная обрядовая составляющая, они служили чисто развлекательным целям. Танцы обычно сопровождались озорными припевками, некоторые из них А. Варлыга приводит. Довольно древней была шуточная припевка для танца шостак, название которого восходит к монете времен ВКЛ:
Шэсць дзён малаціла, шастак зарабіла.
А за таго шастака ды купіла мужыка.
Танцы являлись непременным атрибутом деревенской свадьбы или праздничных гуляний, устраиваемых в летнее время. До конца 1860-х гг. под них обычно отводился ток. Но при желании можно было в корчме организовать игрище, не приуроченное к свадьбе или празднику, заплатив за это еврею-корчмарю, который нанимал музыкантов. Если молодежь собиралась на посиделки по хатам, танцевали обычно без музыки, под припевки. Самым распространенным развлечением на игрищах и посиделках были сложные хороводные игры, одинаково популярные по всей Беларуси (Ящер, Женитьба Терешки и др.). Их отмирание происходило на глазах Язепа Гладкого.
Музыканты были, как правило, самоучками. Увлечение этим занятием не слишком поощрялось, так как плохо совмещалось с успешным хозяйствованием: З музыкі і дудара не будзя гаспадара. Но хорошие музыканты представляли большую редкость, о них помнили спустя многие десятилетия. Так, в Красном Бору у пана Чудовского еще до отмены крепостного права служил музыкантом некто Шеляговский, умевший играть на тарабане (нечто вроде 24-струнных гуслей, которые вешались на ремне на шею, а звуки извлекались пальцами в перчатках со специальными когтями). Играл он также и на скрипке. В Михалковичах в ту пору славился Казимир Белостоцкий, хорошо игравший на дуде (волынке). Дуда вызывала несколько настороженное отношение у религиозных людей — очевидно, под воздействием церковнослужителей, еще не забывших языческие корни этого инструмента (непременного атрибута древних скоморохов). Она была единственным инструментом, на котором запрещалось играть в костеле. Зато на ней, по народным представлениям, могли играть черти. Шутник и сказочник Михась Лис по прозвищу Крученый Михалка рассказывал, будто слышал, как на болоте Чистик черт играл на дуде и пел:
