Жена хозяина отвечала за порядок в женской части хозяйства: расходовании пищевых запасов и приготовлении еды, дойке коров, стирке, уборке, уходе за детьми, прядении, ткачестве и шитье нижней одежды. В этом ей подчинялись все женщины и девушки в доме. Бывали случаи, когда женщина ведала и деньгами. Как полагают авторы обзора, вообще положение женщины в белорусской семье не может быть названо угнетенным. В хозяйстве она является помощницей своего мужа, а сфера домоводства ей принадлежит целиком. <…>В случае смерти мужа народный обычай предоставляет матери опеку над малолетними. Наконец, женщина в белорусской семье обладает своим, отдельным от семейного, имуществом. Такое личное имущество прежде всего складывается из того приданого, с которым женщина переходит в семью мужа; кроме того, жена имеет свои частные заработки, которые она получает от продажи огородных овощей, льну, полотен, домашней птицы. Этими путями каждая мать копит приданое для своей дочери.
По свидетельству Н. Улащика, деньгами все-таки распоряжался мужчина — даже теми, которые жена приносила в качестве брачного посага. Распределение ролей в семье регламентировалось достаточно жестко, закрепляясь в пословицах: Хто бабы слухая, той сам баба; Па гаспадару плача клець, а па гаспадыні плача печ (муж ответственен за хозяйство, а жена — за то, чтобы семья была накормлена). Разделение труда между мужчинами и женщинами было таким строгим, что женщины, прожившие всю жизнь в деревне, не умели запрячь коня и не решались самостоятельно, без мужчины, куда-либо поехать. Только во время Первой мировой войны, когда почти всех мужчин призвали в армию, изредка можно было увидеть женщину за плугом или с косой. С другой стороны, мужчина считал оскорблением своего достоинства подоить корову, принести воды, вытянуть из печи тяжелый саган и даже достать, когда женщин не было дома, приготовленный обед.
Дети в семье воспитывались в духе строгого послушания любому старшему. К родителям, деду и бабке, дядькам и теткам, вообще всем взрослым они должны были обращаться исключительно на «вы». Обращение к ним на «ты» считалось крайней грубостью и хулиганством. В обращении взрослых с детьми за период между 1880-ми и 1910-ми гг. произошли значительные изменения: В первые десятилетия матери и особенно отцы учили своих детей подпругой, хворостиной, а порой и кнутом. В ХХ в. неслух тоже мог заработать оплеуху и попробовать кнута, но формы этого воспитания были уже значительно более мягкими. Этнографы отмечали, что основную строгость проявлял обычно отец. За столом глава хозяйства всегда имел наготове ложку, чтобы щелкнуть по лбу нарушителю порядка. Мать крайне редко бывала жестока с детьми. Если ей случалась послать им в сердцах проклятье за какую-то шалость или непослушание, она тут же вполголоса обращалась к Богу: Каб ты не пачуў.
В отношении новорожденных каких-либо изменений в практике ухода за эти годы не произошло. Их, как и повсюду в традиционном сельском обществе, туго пеленали, так что, за исключением нескольких раз в день, когда пеленки меняли и давали ребенку немного подвигаться, он был лишен возможности пошевелить руками или ногами. По мнению Ллойда де Моза, телесные наказания в детстве и тугое пеленание диктовались не практической целесообразностью, а психологическими проблемами самих родителей, которые таким путем транслировали их потомкам. Порка детей была, по сути, санкционированным традицией способом выхода внутренней агрессивности, подлинные истоки которой представители глубинной психологии усматривают в эмоциональном шоке, сопровождающем процесс родов. Пеленание детей повсеместно диктовалось иррациональным убеждением, что предоставленный сам себе младенец непременно расцарапает лицо и даже выцарапает себе глаза. В свою очередь, постоянное пребывание в спеленатом состоянии в первые месяцы жизни было одним из факторов, формировавших у человека рефлекторную боязнь чрезмерной свободы, что делало его восприимчивым к общественной морали и атрофировало личную инициативу. Отмирание этого обычая, которое в Западной Европе прослеживается с XVIII в., имело огромное значение в становлении капиталистического общества с его духом предпринимательства и инициативы. В Восточной Европе пеленание начало отмирать только во второй половине ХХ в., и именно непеленатое поколение, полагает Л. Демоз, смогло легко отказаться от тоталитарного общества в конце этого столетия и чувствовать себя комфортно в новых условиях.
