Семейным и хозяйственным отношениям, коллизиям быта посвящена часть пословиц и поговорок из собрания А. Варлыги. С самоиронией крестьяне признавали свою склонность жить «задним умом», долго анализировать допущенные промахи и переживать по их поводу, хотя это мало сказывалось на решении новых проблем. По этому поводу они вкладывали в уста мещанина поговорку: Каб майму сыну той розум наперад, што ў мужыка ззаду.
Люди прекрасно понимали слабости человеческой натуры — способность в условиях суровой борьбы за выживание утратить сострадание к сиротству и старости, скатиться в эгоизм и урвать лучший кусок за счет ближнего — и предохранялись от них едкой насмешкой: У каго матка, у таго галоўка гладка; Як памёрла матка, дык асьлеп і татка; Малыя дзеці спаць ні даюць, вялікія дзеці жыць ні даюць (в двояком смысле: повзрослев, терзают душу родителей недетскими проблемами, а также в прямом смысле не дают жить постаревшим, беспомощным родителям); отсюда: Бацькі запазухі дзяруць, дзецям хлеб хаваючы, а дзеці запазухі дзяруць, ад бацькоў хлеб хаваючы; Дзяціны хлеб горак (хлеб, который доживающие век старики едят в доме взрослых детей). Но в то же время: Благі грыб хрушч, але без яго пушч (сколь бы ни мала была польза от старика в хозяйстве, без него еще хуже).
Ряд поговорок касается подробностей быта, и они порой способны сказать больше, чем многословные описания: Як жыта красуя, гаспадар галасуя (ко времени цветения жита в хозяйстве обычно иссякали запасы прошлогоднего хлеба и оставалось только голосить); Як жыта наліваецца, гаспадар умываецца (в ожидании нового хлеба как дорогого гостя); Як жыта палавее, гаспадар шалее (шалеет от радости, что дождался урожая); и попросту: Няма горшай балесьці, як хочацца есці.
Целый ряд пословиц затрагивает вопросы традиционной этики. Подчеркивается достоинство умеренности и вред невоздержанности, безусловное предпочтение бедности перед успехом, достигнутым ценой моральных издержек: Жыві проста — пражывеш лет до ста; Ні ўздыхай: чаго няма, таго няхай; Хоць латаная, алі ні хватаная (лучше носить свою бедную одежду, чем краденую богатую); Хоць кішэнь пуста, алі душа чыста (лучше иметь пустой карман, но чистую душу). Любой подарок предполагал равноценную отдачу: Дар за дар, а дарма нічога. Создание излишних запасов не поощрялось: Што занадта, таго й сьвіньня ні ядуць; Сто коп — на год хлеба, і капа — на год хлеба. Характерно, что эта поговорка совершенно не принимает в расчет, что лишние 99 коп можно было бы продать. Осуждение вызывали также любые кредитные операции: Пазычай — благі звычай. Идеальная линия поведения, предписываемая традицией, — полная имущественная самодостаточность: Дай, Божа, сваё спажыць, а на чужое не разівацца.
На этом фоне понятной становится пассивность основной массы крестьян, не воспользовавшихся возможностями рыночных отношений, которые дала им реформа. Можно представить, какое усилие над собой делали хозяева, добивавшиеся особых успехов на этом поприще, и какое давление со стороны окружающих им приходилось выдерживать. Конечно, недостижимость всеобщего равенства признавалась бесспорной (Бог ня роўна дзеля; Бог і лесу не зраўняў), а растрата нажитого родителями осуждалась безоговорочно (Бацька зьбіраў войкаючы, а сын пуская гойкаючы), но удача, сопровождавшая богатых, воспринималась с явным неодобрением, хотя и с оттенком зависти: Багатаму і чорт дзяцей калыша. Богатство почти наверняка предвещало моральную глухоту (Багаты ня ведая, чым бедны абедая), затрудняло сохранение душевного равновесия и чистой совести, ставя людей перед слишком сильными искушениями: Чалавек гора вытрывае, а роскашы не; Ні дай Бог сьвінні рог, а мужыку панства.
