Психологические черты белорусского крестьянина в очерке М. В. Довнар-Запольского и Д. З. Шендрика описываются так: По натуре довольно пассивный, белорус не отличается предприимчивостью, <…> однако отличается сильным развитием воображения и впечатлительностью. Он охотно уходит в мир мечтаний, воображения. Стоит прислушаться к разговору деревенских парней, когда они сойдутся на ночлег для пастьбы лошадей: разгоряченные лица целую ночь ведут беседу о всевозможных ужасах, говорят о самых фантастических, недоступных их пониманию предметах. Полет фантазии необыкновенный!
Эта склонность к метафизике дополняется довольно критической характеристикой А. Богдановича: Обряды, сопровождающие жизнь белоруса от колыбели до могилы, <…> свидетельствуют о сравнительно невысоком уровне умственного развития. Об этом также свидетельствует лучшее мерило духовного развития народа — его язык. По впечатлению А. Богдановича, этот язык гораздо беднее словами для обозначения отвлеченных понятий, чем великорусский народный язык, и даже уступает в этом отношении малорусскому. <…> Слов, соответствующих русским существительным с окончанием на -ие, -ость и -есть, в нем чрезвычайно мало. <…> Среди белорусов почти не сохранилось исторических сказаний, так как этот народ несколько веков не жил исторической жизнью. <…> Былинная поэзия совершенно отсутствует. Белорус или вовсе не принимал участия в создании того цикла эпических образов, к которому принадлежат старшие и младшие богатыри киевского периода, или если и принимал, то совершенно забыл о существовании своих детищ. Также нет в Белоруссии ничего соответствующего украинским казацким думам.
К степени объективности этих оценок по существу я вернусь чуть позже. Здесь прежде всего важен относительный аспект — то, как белорусская деревня представлялась на фоне русской и украинской.
Пласт мифологических представлений в сознании белорусских крестьян М. В. Довнар-Запольский и Д. З. Шендрик считают более мощным, чем на территории других губерний: Повсеместно в России еще сохраняются в большей или меньшей степени следы языческих культов и верований. Но белорусу в этом отношении бесспорно принадлежит первенство. В подтверждение они приводят колоритные предания об оборотнях и другие подобные сюжеты, а также насыщенность повседневной жизни обрядовыми действиями. Белорус с большим почтением относится к обряду; для него обряд — это акт священнодействия, установленный предками, освященный веками и поэтому требующий к себе уважения и точного выполнения.
Те же авторы отмечают склонность белорусов к персонификации явлений окружающего мира, особенно вредоносных: Вообще белорус олицетворяет всякую беду, всякое несчастье. Оттого и болезни он представляет себе в виде злых существ, духов, которые вселяются в человека. <…> Смерть в воображении белоруса также представляется в виде особого существа. Смерть «душит людей», однако она поражает не тех, кого хочет, но того, кого назначает Бог.
