Для индивидов, сохраняющих гармонию в своей душе, эти страхи и метания были предметом насмешек и здорового скептицизма, как у того крестьянина, который подкарауливал привидение на ночной деревенской околице. Это же мировосприятие великолепно демонстрирует сам А. Варлыга, воспроизводя стиль своих информаторов: Чтобы конь воз с места не сдвинул, когда молодые от молодой будут ехать до молодого, то нужно в этот воз незаметно подбросить стручок боба или гороха на девять зерен. Хотя практика показала, что таких стручков не бывает, но случаи были, что конь не мог воз сдвинуть с молодыми. Правда, стручка на девять зерен в возу не находили, но находили кол в спицах задних колес. Описывая другое поверье (о том, что, ударив парня коромыслом, можно сделать его особо притягательным для девушек и наоборот), он приводит такой случай из жизни: в деревне Лищицы в 1906 г. мать зашла в пуню, чтобы разбудить ночевавшую там дочь, и застала ее в компании ухажера. Схватив коромысло, она стала бить им обоих — в расчете, что молодые люди воспылают друг к другу еще большей страстью и поженятся. Однако парень увернулся и дал оплеуху будущей теще. Дело дошло до волостного суда, но было оставлено без последствий из-за отсутствия свидетелей инцидента.
Известный австрийский психиатр Виктор Франкл объяснял тревожную навязчивость как экзистенциальный невроз, вызванный утратой ощущения смысла собственного существования, которое, по его мнению, составляет суть подлинной религиозности. Два из четырех симптомов такого невроза, описанных им, — бесплановость, установка жить день за днем, и фаталистическое отношение к жизни — находят отражение в собрании А. Варлыги. Для оправдания первой из этих установок у крестьян была заготовлена поговорка: Трэба жыць, як набяжыць. Сужение поля личной ответственности, стремление переложить вину за страдания и болезни на внешние силы демонстрирует поговорка: Кароста не напасьць, а каму Бог дасьць. От рока не спасет ни пассивное ожидание, ни попытка уклониться. Словно мораль к мифу об Эдипе, звучит парализующая волю сентенция: На ціхага Бог нанясе, а рэзвы сам набяжыць. Попытка огородиться от неведомой угрозы частоколом из магических предписаний и табу является прямым следствием этой установки.
Тем же самым чувством внутренней тревожности объясняются две крайности хозяйственного поведения: гипертрофированное трудолюбие и безразличие. Склонные к первой крайности превращались в «трудоголиков»: досуг явно тяготил их, и они немедленно начинали искать, чем его заполнить. Таких современники Язепа Гладкого подначивали: Табе й памерці часу ня будзя. Другие пытались избежать неприятного чувства пустоты в своей душе, ударяясь в какое-либо увлечение, на первых порах оправданное своей практической пользой, — например, в охоту или рыбалку. Оно могло целиком овладеть человеком, приводя в запустение хозяйство. В таких случаях односельчане могли лишь подсказать: Хлеб кажа да гаспадара: кінь стрэльбу і вуду, тады з табой буду. Порой такой мятущийся индивид находил утешение в пьяном загуле, и тут оставалось только констатировать: Гулі ні аднаго ў лапці абулі. Но хуже всего было, если человек впадал в полную апатию (воспринимаемую окружающими как лень): Не бойся п’яніцы, а бойся нідбаліцы, бо п’яны праспіцца, а гультай гэткім будзе да веку.
