Два других симптома экзистенциального невроза, описанных В. Франклом, — коллективное мышление (отказ от собственной личности в пользу общественного мнения) и фанатизм (игнорирование личности другого, отказ ему в праве на свое мнение) — если и проявлялись изредка, то такому человеку в любой момент можно было напомнить: Чужым розумам век не пражывеш; Што галава, то й розум. Традиционная деревня в целом не была маниакально-неврастеничной, тревожно-мнительная составляющая нуминозного чувства доминировала в душах лишь части популяции. Полное отсутствие комплекса неполноценности и прочное внутреннее достоинство демонстрирует поговорка, которой встречали излишнее восхваление чего-то далекого, никем не испробованного: Слаўны бубны за гарамі, а як выйдуць — роўны з намі. Опять-таки примечательно, что здесь нет оттенка априорного превосходства своего над чужим, речь идет именно о равенстве.
Таким образом, духовная жизнь белорусских крестьян регулировалась сложным комплексом религиозных и этических предписаний, в котором находилось место и для коллективной молитвы в костеле, и для глубоко интимной беседы с Богом, и для архаического по форме, но глубоко религиозного по сути обряда плодородия, а к услугам утративших подлинную религиозность был целый набор суеверий и магических ритуалов — Бога хвалі, але і чорта не гняві. Это уже не было двоеверием, если понимать под ним механическое смешение двух религиозных систем. Система была единой и цельной, хотя и сочетала модели поведения и мировоззренческие схемы, нередко ошибочно противопоставляемые как христианские и языческие. Такое противопоставление восходит к полемическим текстам христианских богословов, проецировавших на язычество психологическое состояние, являющееся на самом деле универсальным. Это все то же различие между благоговением и страхом, или, в богословских терминах, — между верой и суеверием.
Обряды, предназначенные усилить чувство благоговения и тем самым преодолеть страх смерти, были свойственны тайным языческим культам (наиболее известный пример — Элевсинские мистерии, составлявшие основу религии Эллады), но эти же ощущения переполняли ранних христиан: Потому что закон духа жизни во Христе Иисусе освободил меня от закона греха и смерти. Что касается одержимости магическими суевериями, то ее этнографы, воспитанные в христианских университетах, поначалу принимали за неотъемлемую черту язычества. Но на самом деле она характерна для любого общества, охваченного коллективным неврозом. И деградировавшие, вытесненные на периферию мировой цивилизации «первобытные» народы, и западные христиане в период охоты на ведьм, и выискивающие вездесущих «врагов народа» спецслужбы, и погруженные в чтение гороскопов наши современники — все они в какой-то мере тождественны друг другу. Пустота, оставшаяся на месте чувства благоговения перед миром и осознания своей связи с ним, заполняется неясной тревогой или откровенным страхом.
Система, сформированная традиционной деревней, была шире, чем догматическая религия, оставляющая неверующих или оступившихся в лучшем случае в церковном притворе. Эта традиция обслуживала духовные запросы всех членов общества, на разделяя их на овец и козлищ и не требуя ото всех единственного выбора. Наоборот, она сама подстраивалась под выбор каждого, хотя и не была к нему безразлична.
