Одновременно с расформированием совхоза часть земель была отнята у зажиточных хозяйств. Например, у одного из таких хозяев, А. Балцевича, конфисковали не только землю, но и имущество. Об этом свидетельствуют упоминания о выдаче нуждающимся фуража из состава его имущества, датированные 6 и 10 октября 1921 г. Второй жертвой стал Осип Иванов Лис, владелец хутора Пястун, у которого были отняты большие земельные массивы. Не смирившись с этим, 29 августа 1922 г. он подал жалобу в уездное земельное управление о том, что годом ранее 14 хозяев из деревни Прудки с разрешения заведующего волземотделом захватили 45 дес. земли при этом хуторе, принадлежавшей ему в течение 40 лет. В его распоряжении осталось всего 7—8 дес. на 7 членов семьи, хотя рядом находятся нетронутые земли имения Красный Бор. При разбирательстве дела председатель Прудковского сельсовета (им был в это время А. Лис) поддержал интересы жалобщика, показав, что тот всегда обрабатывал землю своим трудом. Теперь же оставшаяся у Осипа Лиса земля окружена со всех сторон захваченными участками, так что он не имеет даже доступа к ней. Исход разбирательства из дела не ясен, однако судя по тому, что из уездного управления жалоба была направлена в волость, т. е. тем, на кого и жаловался Осип Лис, благоприятное для него решение представляется маловероятным.
Основная трагедия революции заключалась в том, что именно наиболее успешные хозяйства воспринимались новым руководством, ослепленным марксистской идеологией, как главная опасность для нее. Никто из большевистских руководителей не был близко знаком с реальным бытом и мировоззрением этих людей. Но достаточно оказалось того, что они подпадали под ярлык мелкобуржуазных. В работах В. И. Ленина тех лет можно найти немало страстных пассажей против мелкобуржуазной идеологии, ежечасно порождаемой крестьянством и угрожающей делу революции. Для низовых партийных работников, лучше представлявших себе действительную картину, эти мнения руководства были обязательной директивой, которую надлежало проводить в жизнь.
Крестьяне, оставшиеся в рамках традиционной модели, тоже прекрасно представляли себе истинное положение дел. Но признать даже самим себе, что разница в материальном положении и бытовых условиях в какой-то мере порождена их собственной пассивностью и неумением приспособиться к новым условиям, было бы слишком болезненно. Новые идеологические веяния давали спасительную лазейку для сознания, позволяли спроецировать недовольство собой на внешний объект. К этому примешивался и вполне шкурный интерес: за счет попавших в идейную опалу кулаков появилась реальная возможность улучшить свое положение. Считать чужие деньги вместо собственных вшей вдруг стало не только позволительно, но и выгодно.
Несмотря на частичное перераспределение земли и несанкционированные захваты, социальная напряженность сохранялась. Об этом свидетельствует датированное 30 июня 1922 г. заявление в волисполком от старшего полевого сторожа деревни Михалковичи Адама Коренского. Он пишет о наличии в деревне хозяев, которые не в состоянии засеять всю имеющуюся у них землю, но малоземельным не позволяют пользоваться ею. В заявлении предлагается выслать комиссию для устранения этого дефекта. (Кстати, личная обеспеченность землей Коренского была далеко не самой худшей — на семью из 4 человек приходилось 6,5 дес. пашни и 1,5 дес. сенокоса, т. е. 2,25 дес. угодий на душу — более чем вдвое выше среднего показателя по деревне.)
