В тоталитарном ХХ веке на эту естественную селекцию наложилась еще и искусственная — когда сознательно устраняли наиболее непоседливых и неуемных на устрашение остальным, чтобы их участь послужила горьким подтверждением старой пословицы: На жычкую крапіву мароз знойдзіцца. Закрепленная таким опытом, эта психологическая черта ярко проявилась после крушения советской системы, когда миллионы людей так и не смогли найти адекватного ответа на изменившиеся условия или беспомощно оглядывались в поисках помещика, который предоставит им новый надел. Если же кто-то вызывался взять на себя такую роль — ему доверялись слепо и безоглядно, с облегчением вручая ненужный груз своей личной ответственности.
Некоторые черты традиционной ментальности, вроде бы безвозвратно изжитые в период советской модернизации, неожиданно воскресли, когда противники коммунистического режима стали апеллировать к ценностям прошлого. Как подметила Е. Гапова, среди этих ценностей оказалось и патриархальное неравенство полов. В националистическом дискурсе в один ряд с другими примерами антибелорусского геноцида органично встало и распространение абортов и контрацепции. То, что по мнению феминистского движения представляется реализацией репродуктивных прав женщины, с этой позиции оценивалось как фактор демографического вымирания белорусской нации. Подобное отношение к контрацепции характерно и для других антикоммунистических движений — например, польской «Солидарности», где оно обосновывалась апелляцией к ценностям католицизма. Еще более яркий признак того, что в основе лежит традиционный принцип разделения половых ролей, Е. Гапова усматривает в другом примере: когда в ночь после президентских выборов 2001 г. лидеры потерпевшей поражение белорусской оппозиции пытались обострить ситуацию и забаррикадировались в минском Дворце профсоюзов, они призвали остаться в живом оцеплении мужчин, а женщинам и детям предложили разойтись по домам. По мнению Е. Гаповой, это стремление «защитить» женщин неразрывно сопряжено с подсознательным отрицанием их права самим определять политическое будущее страны.
Еще одной «родимой меткой», унаследованной современной культурой, стало инстинктивное неприятие социального расслоения. Нынешние граждане Беларуси (как и других постсоветских республик) являются не просто потомками крестьян — в большинстве случаев это потомки той части крестьян, которые не сумели эффективно воспользоваться небогатыми возможностями пореформенной России, но сумели обрушить свою классовую ненависть на тех, кому это удалось. Равенство в нищете, которое их деды предпочли расслоению на богатых и бедных, не прошло бесследно для общественной психологии. В качестве иллюстрации можно привести притчу из современного фольклора: Бог пообещал человеку, что исполнит любое его желание при условии, что сосед получит в два раза больше. Человек подумал и назвал свое желание: ослепнуть на один глаз. Почти что фольклорный характер носит и слышанный мною в первые годы постсоветских реформ рассказ о том, как коттедж, возводимый одним из новых белорусов, из-за ошибки, допущенной при закладке фундамента, дал трещину через всю стену, а люди специально приходили полюбоваться на нее и позлорадствовать — от того, что более богатый понес материальный ущерб, им и вправду становилось легче.
