Даже в таких, сравнительно благополучных вариантах свято место не могло остаться пустым: тревожность неизбежно заполняла место в душе, оставленное благоговением. Отсутствие религиозной составляющей по-прежнему превращало таких людей в «трудоголиков». Правда, в городах, где свободного времени стало особенно много, занять себя непрерывной работой по хозяйству стало проблематично, но зато появилась такая спасительная вещь, как телевизор. Те, кто остался в деревне, тоже столкнулись с проблемой досуга, поскольку подсобное хозяйство ограничительными мерами государства было сведено к минимуму (в начале 1960-х гг. регламентировалось даже количество кур). В 1970-е гг. в социологических опросах впервые зафиксировано новое явление: не только старики, но и молодые, здоровые люди, работавшие на селе, не считали для себя необходимым вести подсобное хозяйство — держать корову, домашнюю птицу.
Традиционные способы проведения досуга в конце концов редуцировались в универсальную форму совместного застолья по любому поводу (с непременным дополнением в виде хорового пения и танцев). Главным развлечением в мужских компаниях после рабочего дня стало пьянство в чистом виде. Тех, кто имел к этому физиологическую предрасположенность, оно быстро делало настоящими алкоголиками.
Иные избирали путь, естественно предполагаемый материалистическим мировоззрением: вечную гонку за успехом, за внешним благополучием. Навязчивое стремление преуспевать, быть ни в чем не хуже других — тоже характерная черта экзистенциального невроза, как его понимал В. Франкл. В этом очень мало общего с протестантской этикой, для которой успех в материальных делах является лишь проявлением богоизбранности. Там, где нет высшего предназначения, не может быть и избранности, а есть лишь вечный бег в колесе, в попытке убежать от пустоты и страха в своей душе.
В исполнении обряда крещения, смысла которого уже не понимал практически никто, тоже надо видеть проявление внутренней тревожности. Этот формально религиозный обряд воспринимался скорее как магический ритуал, производимый «на всякий случай» и призванный оградить ребенка от возможной кары неведомых сил — проецированного внутреннего страха. Поведение, соответствовавшее внешним требованиям веры, являлось по сути чистейшим суеверием.
Интерес к религии, резко пробудившийся у многих после крушения советской идеологии, также несет в себе печать традиционного сознания. Люди пытаются восстановить не ортодоксальное христианское вероисповедание, о нем по-прежнему знают очень мало, а ту синкретическую веру, которая была присуща их бабушкам и отзвук которой они еще уловили в своем детстве. Пробуждение религиозности начинается прежде всего с обрядовой стороны: возжигания свечей, освящения пасхальных куличей, приобретения крестиков и иконок, которым придается роль чисто магических оберегов. Отождествляя себя с христианством, многие не верят в реальность Воскрешения Христа или трактуют его иносказательно. Переполняя храмы в праздничные дни, эти вчерашние материалисты ожидают услышать и слышат не совсем то, что пытается сказать им Церковь. Все это немножко напоминает попытку влить новое вино в старые мехи.
